«Левиафан»: против церкви… или за нее?

Почему христианам не стоит обижаться на новый фильм Звягинцева, наоборот – сказать спасибо режиссеру за разговор о церкви, которой всем нам не хватает – объясняет известный библеист Андрей Десницкий.
Фильм Звягинцева «Левиафан» еще не вышел в прокат, но его уже смотрят (и даже, впервые на моей памяти, собираются переводить создателям фильма деньги за скачeнные с торрентов файлы). И обсуждают. Почти все сходятся в том, что фильм «антиклерикальный», а то и вовсе «антицерковный»… но точно ли так?

Сначала – несколько слов о самом фильме. Много было фильмов на похожий сюжет: коррумпированная местная власть сметает со своего пути маленького человека, который ей почему-то мешает, а тот борется за свои права. Упоминают в качестве источника некую американскую историю, но с того же начинается еще «Илиада» Гомера: у Ахиллеса, Пелеева сына, царь Агамемнон отобрал младую Брисеиду.

Говорите, чернуха, такого, как в фильме, не бывает? Бывает, друзья, еще и не такое, если забыли – вспомните о станице Кущевская. Там много лет безраздельно правили бандиты при полнейшем попустительстве местных властей, и только после того, как убили в одном доме в один день сразу 12 человек, следственная группа из Москвы с немалым трудом распутала этот клубок.

Но обычно в таких фильмах зритель смотрит на злодейства бандитов, в нем зреет негодование и жажда мести. А потом он смотрит, как главный герой с хрустом крушит челюсть главного злодея, и испытывает чувство глубокого удовлетворения. Все расходятся по домам и не называют фильм «чернушным», даже если жестокости, насилия и низости в нем через край.

А у Звягинцева нет ничего такого. В кадре – ни преступлений, ни погонь, ни даже драк, хотя в сюжете одна драка играет важную роль. Мы видим только ее последствия… И вообще, последствия всего того, что творится за кадром. Мы видим, что главный герой не может, да и не хочет по-настоящему постоять за себя, горе он топит в водке, и если бы не мэр-бандит с его подручными, он бы, пожалуй, и сам быстро спился.

Фильм показывает человеческое страдание и заставляет зрителя сострадать, а это больно. К чему нам видеть шрамы на душах других людей? Лучше уж пусть очередной Ахиллес возьмет щит и меч и выступит на битву, а мы им полюбуемся… Только подобные битвы – это язычество. А христианство – оно про сострадание к грешнику.

Церковь в фильме присутствует весьма основательно. И что же там антиклерикального? Показаны жадные, наглые попы на мерседесах, погрязшие во всевозможных пороках? Да нет, ничуть. Благообразный епископ наставляет мэра-бандита вполне правильными словами, потом произносит в церкви вполне качественную проповедь, хоть семинаристам ее предлагай как образец.

Просто мы понимаем: все эти формально правильные слова ложатся ковром под ноги бандиту, который теперь уверен, что уж с Богом-то он обо всем договорился. А с людьми разберется.

А что, собственно, должен был бы сказать или сделать тот епископ? Впрочем, не к фильму вопрос, а к жизни. В Кущевской тоже была и есть церковь, в ней был настоятель. И что он должен был сделать, когда администрация, милиция, прокуратура ходили под бандитами, а местные жители благоразумно помалкивали? Батюшка должен был взять дробовик и переквалифицироваться в шерифа с Дикого Запада?

Или, может быть, должен был захлопнуть двери своего храма перед бандитами и их прислужниками? Но на каком основании? Суд их еще не осудил, а что явно небезгрешны – так церковь для грешников и предназначена. Ходят же, исповедаются, причащаются, жертвуют на храм. Не принимать их денег? Но откуда точно известно, что деньги ворованные? И других откуда взять – прихожане-то все больше небогатые? Что ж, если мэр небезупречен – теперь и храм в его городе не освящать?

Это ведь так по-нашему: все всё видят, все обо всем догадываются, но зло остается неназванным: «вы сначала докажите, а потом говорите!» А значит, можно как бы и не замечать этого зла. Назовем это неосуждением, вспомним про пчелок, которые ищут благоуханные цветы, в отличие от навозных мух…

Фильм показывает страшную вещь: оказывается, даже очень правильный пастырь может оказаться встроенным в бандитскую схему и сам даже этого не заметит. Но после Кущевской – что в том нового?

А есть и другой сюжет: священник встречает в убогом сельском магазинчике главного героя. Никаких мерседесов и роскошеств, батюшка, похоже, добрый, очень небогатый, искренне верующий. Перед ним – человек, который, как Иов, потерял всё. Только, в отличие от Иова, он и сам не великий праведник… Вот их диалог, тоже вполне библейский:

– Ну и чё? Где твой Бог… милосердный?

– Мой-то со мной. А вот где твой – не знаю. Кому ты молишься? В церкви я тебя не видел. Не постишься, не причащаешься, на исповедь не ходишь.

– А если б я свечки ставил и поклоны бил, у меня бы все по-другому было? Может, сейчас начать, пока не поздно? Может, жена моя воскреснет? Дом мне вернут? Или поздно уже?

– Не знаю, пути Господни неисповедимы.

– Не знаешь? А чё ты тогда на исповедь зовешь? Чё ты вообще тогда знаешь?

А батюшка в ответ цитирует книгу Иова, как раз место про Левиафана. И пересказывает ее сюжет, правда, у него выходит, что правы были перед Богом все-таки друзья Иова.

«Отец Василий, я же с тобой по-человечески, чё ты мне хрень гонишь» – да, эту реплику пьяного Николая не сравнить с вдохновенными речами Иова из библейской книги, которыми он отвечал своим благочестивым друзьям. Но смысл примерно тот же самый.

Они говорили ему правильные вещи, таких изречений в других книгах Библии множество можно насобирать. Но на живого и страдающего Иова они особенно-то и не смотрели, не вписывался он в их теории. Иов же говорил Богу, что думал и чувствовал, и Богу было это угоднее правильных и гладких речей. А друзьям казалось – богохульство.

Церковь за последнюю четверть века очень много рассказывала людям о себе самой: как она прекрасна, как устроена, зачем нужна. Наступает пост, и нам по всем каналам сообщат, что можно, чего нельзя в какой день вкушать, и не забудут добавить, что не в том главный смысл поста. И еще много общих, правильных слов. Потом будет праздник с трансляцией богослужения и с закадровым диктором, который, как на спортивном матче, все в очередной раз прокомментирует и пояснит. И опять много правильных слов.

Кто хотел, кому было важно – уже все это выучили наизусть. А в последнее время добавилась еще тема борьбы с врагами и «информационной войны против церкви», хотя еще Христос предупреждал: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! ибо так поступали с лжепророками отцы их» (от Луки 6:26).

Словом, сторонний человек слышит от людей церкви о том, как ему себя вести, чтобы к церкви присоединиться, о том, какая замечательная и прекрасная церковь, как она устроена, как неправы те, кто говорит о ней плохо. Он очень много слышит о церкви, но обычно не понимает, зачем она ему нужна. Он хочет услышать что-то о себе, о своей боли, и что-то другое, кроме «молись, терпи и смиряйся».

Он видит, как церковь радуется с радующимися, особенно если они сильны и богаты, и почти не видит – как плачет с плачущими. Он хочет, чтобы говорили лично с ним, на его языке, о его проблемах, чтобы в его жизни что-то действительно изменилось к лучшему.

Вот об этом, собственно, и фильм.

Конечно, я понимаю, что можно привести множество контрдоводов и контрпримеров активной церковной помощи неимущим, я и сам много подобных знаю. Но мне бы не хотелось, чтобы православные тут в очередной бессчетный раз стали в обиженную позу и потребовали бы их защитить, обидчиков наказать и обиды запретить.

Я бы хотел предложить им задуматься о том огромном поле деятельности, которое только открывается перед ними после того, как стены построены, богослужение начато и отношения с властными структурами налажены. О благой евангельской вести для людей, страждущих, грешных, неидеальных – и очень ждущих обращенного к ним живого слова.

Есть в фильме и еще один потрясающий эпизод. Разрушенная церковь с остатками фресок, в которой собираются подростки побренчать на гитаре, покурить, попить пивко. Обычная подростковая жизнь, в какой-то момент даже главный герой примыкает к ним со своей вечной бутылкой, словно хочет утратить взрослость, стать снова ребенком… но не знает, как. И смотрит на фрески, на дырявый купол – туда, где мог бы встретить Отца. Но храм разрушен, а в тот, который заново выстроен, он сейчас не пойдет, и подростки не пойдут.

Безотцовщина на руинах храма. Есть у этих людей подспудная, неосознанная вера в нечто высшее. Есть традиция, пусть разрушенная, поруганная, забытая, но все-таки своя. Есть огромная потребность в слове, в утешении, в какой-то новой, лучшей, осмысленной жизни. Есть, иными словами, огромная нехватка церкви – не просто обрядов и правильных слов из уст специально поставленных людей, но жизни по иным меркам и ради иных целей, чем деньги, водка и бандитизм «в рамках закона».

Фильм «Левиафан», полагаю, целиком и полностью – за церковь, которой нам так часто не хватает. И христианам стоит не обижаться, не оправдываться, не пытаться кому-то что-то доказать, а задуматься.

Уже была написана и поставлена в план эта статья, когда пришла информация: в том самом городе, где снимался «Левиафан», в 2009 году местный предприниматель в ходе переговоров о расторжении аренды застрелил прямо в кабинете мэра города, а с ним и его заместителя по ЖКХ. Потом застрелился сам.

Чернуха, заказуха, клевета, говорите, у Звягинцева?

Источник: pravmir.ru