Архимандрит Андрей (Конанос). Если все раздражает…

Лю­ди мо­гут раз­дра­жать те­бя. И, воз­мож­но, де­ло дей­стви­тель­но в них. Я го­во­рил об этом од­но­му сво­е­му дру­гу, ко­то­рый был про­те­стан­том. Он ду­мал о том, что­бы стать пра­во­слав­ным. Я ска­зал ему: «Хо­чу пре­ду­пре­дить те­бя: ес­ли ты ста­нешь пра­во­слав­ным, то бу­дешь ис­ку­шать­ся, гля­дя на нас. Мы не яв­ля­ем­ся хо­ро­ши­ми людь­ми. То, что ты бу­дешь де­лать, ты бу­дешь де­лать толь­ко для Бо­га. Толь­ко к Не­му те­бе сле­ду­ет об­ра­щать­ся и толь­ко Его лю­бить. И нуж­но быть го­то­вым к то­му, что лю­ди бу­дут во мно­гом те­бя разо­ча­ро­вы­вать.

Но ес­ли при этом ты бу­дешь ра­бо­тать Хри­сту, то не разо­ча­ру­ешь­ся. Гос­подь еще ни­ко­гда ни­ко­го не разо­чаровал».

Раз­ве мы, пра­во­слав­ные, не разо­ча­ро­вы­ва­ем и не ис­ку­ша­ем лю­дей, ко­то­рые пе­ре­хо­дят в на­шу ве­ру из ка­кой-ни­будь сек­ты или ере­си? Ведь они ду­ма­ют, что най­дут здесь со­всем дру­гое. Зна­ешь, что ска­зал мне мой друг-про­те­стант? «Мы в на­шей церк­ви це­лы­ми дня­ми чи­та­ем Свя­щен­ное Пи­са­ние. И ес­ли со­зва­ни­ва­ем­ся друг с дру­гом, то не ве­дем пу­стых раз­го­во­ров, а об­суж­да­ем, что про­чи­та­ли, что узна­ли, ка­кую про­по­ведь услы­ша­ли. Я смо­гу най­ти это в Пра­во­сла­вии, ес­ли ста­ну пра­во­слав­ным? Ты най­дешь мне та­ких дру­зей?»

Я стал ду­мать, ко­го из сво­их зна­ко­мых мож­но бы­ло бы по­ре­ко­мен­до­вать ему в дру­зья. И, при­зна­юсь чест­но, не на­шел мно­го лю­дей. По­то­му что те­ле­фон­ные раз­го­во­ры пра­во­слав­ных – это осуж­де­ние, об­суж­де­ние дру­гих, сплет­ни. Мы не го­во­рим о Бо­ге.

Вот ты, на­при­мер, раз­го­ва­ри­ва­ешь о Бо­ге, ко­гда зво­нишь ко­му-то по те­ле­фо­ну?

По­это­му я и го­во­рю те­бе: ес­ли ты, бу­дучи пра­во­слав­ным че­ло­ве­ком, на­чи­на­ешь ис­ку­шать­ся, это про­ис­хо­дит из-за то­го, что ты сам – хо­дя­чее ис­ку­ше­ние. То есть, ис­ку­ша­ясь, мы долж­ны по­ни­мать, что ис­ку­ша­ем­ся не из-за то­го, что нас кто-то вво­дит в со­блазн, а из-за то­го, что этот со­блазн – мы са­ми.

По­то­му что мы не зна­ем, по­че­му дру­гой че­ло­век по­сту­па­ет та­ким об­ра­зом, что он де­ла­ет на са­мом де­ле, и что Бог ду­ма­ет о его по­ступ­ке. Но мы по­сто­ян­но де­ла­ем вы­во­ды. По­сто­ян­но. Наш ум ве­дет ко­лос­саль­ную ра­бо­ту. И как это у нас по­лу­ча­ет­ся? Что за бо­лезнь? Один вин­тик от­кру­тил­ся, дру­гой, на­обо­рот, при­вин­чен слиш­ком ту­го, тре­тий про­сто вы­пал и по­те­рял­ся… Что про­ис­хо­дит? У нас про­бле­ма. Мы осуж­да­ем, вме­сто то­го что­бы смот­реть на се­бя и на Бо­га.

Что зна­чит сми­рен­ный эго­изм? Это озна­ча­ет смот­реть на се­бя – не иг­но­ри­руя окру­жа­ю­щих, но при этом и не осуж­дая их. Обя­за­тель­но уде­ляй вни­ма­ние лю­дям вре­мя от вре­ме­ни, но – без осуж­де­ния. По­то­му что осуж­де­ние – это грех, по­ри­ца­е­мый Бо­гом. Гос­подь ска­жет: «Вот, Я спа­саю ду­ши лю­дей, и те­бя это раз­дра­жа­ет? Из­ви­ни, но Я бу­ду про­дол­жать за­ни­мать­ся Сво­им де­лом, по­то­му что не мо­гу оста­вить че­ло­ве­че­скую ду­шу на по­ги­бель!»

У ко­лод­ца Иа­ко­ва Хри­стос встре­ча­ет са­ма­рян­ку – бу­ду­щую свя­тую Фо­ти­нию – и раз­го­ва­ри­ва­ет с ней. А Его уче­ни­ки, вер­нув­шись, не­до­уме­ва­ют и ис­ку­ша­ют­ся. Пусть ис­ку­ша­ют­ся. Се­го­дня мы по­чи­та­ем эту жен­щи­ну как свя­тую. Что Гос­подь дол­жен был сде­лать то­гда? Не при­во­дить ее к свя­то­сти, по­то­му что кто-то ис­ку­ша­ет­ся? И кто, про­сти­те? Свя­тые апо­сто­лы! А ведь их сму­ща­ло и мно­гое дру­гое, что де­лал Гос­подь…

В ду­хов­ном от­но­ше­нии мы не яв­ля­ем­ся взрос­лы­ми людь­ми. Мы по­ка что не та­кие, ка­ки­ми за­ду­мал нас Бог, и по­то­му де­ла­ем оши­боч­ные вы­во­ды.

Ста­рец Па­и­сий рас­ска­зы­вал об од­ном афон­ском мо­на­хе. Ты чи­тал о нем? Этот мо­нах был иеро­ди­а­ко­ном. Это был очень доб­рый и бла­го­че­сти­вый че­ло­век, мо­лит­вен­ник и по­движ­ник. И у не­го в го­ро­де бы­ла не­за­муж­няя сест­ра. Го­ды шли, и лю­ди го­во­ри­ли это­му мо­на­ху: «Брат, что бу­дет с тво­ей сест­рой, ес­ли ты оста­вишь ее од­ну? Она бед­на, что ее ждет? Ты дол­жен по­за­бо­тить­ся о ней, что­бы, ес­ли она не вый­дет за­муж, у нее бы­ло бы на что жить!» И его на­ча­ла му­чить со­весть. Ведь он не хо­тел остав­лять мо­на­стырь. Мир его не ин­те­ре­со­вал, и он не со­би­рал­ся воз­вра­щать­ся. Но то, что по­сле­до­ва­ло за этим, – со­вер­шен­но дру­гой слу­чай.

Ес­ли мы жерт­ву­ем чем-то ра­ди ближ­не­го – это од­но, а ес­ли ищем по­во­да уй­ти от по­дви­га и сдать­ся – это дру­гое. Бог зна­ет мо­ти­вы каж­до­го че­ло­ве­ка. И в слу­чае на­сто­я­щей жерт­вы Бог зна­ет, что она при­но­сит­ся по люб­ви, и по­то­му пи­шет в Сво­ем до­ку­мен­те: «Ис­клю­че­ние».

Ко­гда че­ло­век при­ни­ма­ет мо­на­ше­ство, он вве­ря­ет все Бо­гу. То есть ты це­ли­ком по­ла­га­ешь­ся на Не­го, и Он Сам за­бо­тит­ся обо всем. И ес­ли че­ло­век ду­ма­ет, что, остав­ляя мо­на­стырь, ему удаст­ся по­мочь сво­им род­ствен­ни­кам, это ошиб­ка. Во­прос в том, есть ли здесь во­ля Бо­жия. Ес­ли есть, то в жиз­ни род­ных все устро­ит­ся са­мым луч­шим об­ра­зом. Гос­подь по­мо­жет им, да­же ес­ли мо­нах на­хо­дит­ся да­ле­ко от сво­ей се­мьи. Бог по­шлет на по­мощь лю­дям ан­ге­лов или дру­гих лю­дей – бо­га­тых, с день­га­ми, ко­то­рые по­мо­гут, и про­изой­дет чу­до. Ко­гда мы це­ли­ком до­ве­ря­ем­ся Бо­гу, все ме­ня­ет­ся.

Но слу­чай с этим иеро­ди­а­ко­ном был как раз ис­клю­че­ни­ем. Он ушел из мо­на­сты­ря. И что сде­лал? Снял ря­су, на­дел ру­баш­ку и брю­ки, как ми­ря­нин, и устро­ил­ся ра­бо­тать на фаб­ри­ку. Це­лы­ми дня­ми он за­ра­ба­ты­вал день­ги для сво­ей сест­ры, а по но­чам мо­лил­ся.

Жи­вя в ми­ру, он был ас­ке­том: по­стил­ся, ма­ло спал, от­но­сил­ся ко всем с лю­бо­вью и сми­ре­ни­ем, и его чув­ства бы­ли в по­сто­ян­ном вни­ма­нии. Лю­ди смот­ре­ли на не­го и не­до­уме­ва­ли. А зна­ко­мые мо­на­хи об­суж­да­ли и осуж­да­ли его: «Что он де­ла­ет? Его по­гло­тил мир! Он со­гре­шил! Он в пре­ле­сти, он сбил­ся с пу­ти!» И го­во­ри­ли, го­во­ри­ли…

Ста­рец Па­и­сий рас­ска­зы­вал об этом. А этот мо­нах под­ви­зал­ся ра­ди сво­ей сест­ры. Он по­мог ей фи­нан­со­во, она вы­шла за­муж, и ко­гда все устро­и­лось, он ска­зал се­бе: «Те­перь я вер­нусь в мо­на­стырь. Но ку­да мне ид­ти? В мо­ем мо­на­сты­ре ме­ня не при­мут, ведь я по­слу­жил для бра­тии та­ким со­блаз­ном и так их огор­чил». Он по­ни­мал, что его не хо­тят ви­деть в род­ном мо­на­сты­ре, по­то­му что у бра­тии сфор­ми­ро­ва­лось о нем опре­де­лен­ное пред­став­ле­ние.

На­вер­ху Бог ра­до­вал­ся, гля­дя на не­го, а вни­зу лю­ди го­во­ри­ли, что хо­те­ли. И что же сде­лал этот мо­нах? Он сми­рил­ся еще боль­ше – от­пра­вил­ся в дру­гой мо­на­стырь, где его ни­кто не знал, и ска­зал: «Гос­по­ди, я бу­ду здесь обык­но­вен­ным по­слуш­ни­ком. Ни­че­го, что я диа­кон, что я в са­не. Это не ме­ша­ет мне быть по­слуш­ни­ком». Чу­жой сре­ди чу­жих. Доб­ро­де­тель­ный и свя­той.

И игу­мен мо­на­сты­ря стал при­смат­ри­вать­ся к не­му. У по­слуш­ни­ка бы­ло си­я­ю­щее ли­цо. Кто он? Он так от­ли­чал­ся от осталь­ных. Да­ешь ему по­слу­ша­ние, и он быст­ро его вы­пол­ня­ет. Зна­ет Устав, уме­ет петь на кли­ро­се, и все де­ла­ет так, как буд­то это ему дав­но зна­ко­мо. «Нет, – по­ду­мал игу­мен, – это не про­стой по­слуш­ник».

Он по­до­звал к се­бе по­слуш­ни­ка и ска­зал ему: «Ди­тя мое, ты ни­че­го не скры­ва­ешь от ме­ня? Рас­ска­жи мне о том, кто ты на са­мом де­ле, по­то­му что я ви­жу – ты де­ла­ешь все так, буд­то ты уже по­жи­лой мо­нах». И по­слуш­ник от­ве­тил: «Ге­рон­да, Вы вы­нуж­да­е­те ме­ня ска­зать о том, что я хо­тел со­хра­нить в тай­не, что ве­до­мо толь­ко Бо­гу. Ге­рон­да, я ру­ко­по­ло­жен­ный иеро­ди­а­кон». – «Что ты го­во­ришь, ди­тя мое! Я так и ду­мал, что с то­бой что-то про­изо­шло. Ты со­гре­шил? Ты за­хо­тел по­ка­ять­ся, и по­то­му при­шел в наш мо­на­стырь?» — «Ге­рон­да, я гре­шен, но я не сде­лал ни­че­го, что бы мог­ло стать пре­пят­стви­ем для мо­е­го ру­ко­по­ло­же­ния во иереи».

И по­слуш­ник рас­ска­зал игу­ме­ну ис­то­рию о сво­ей сест­ре. – «Что ты го­во­ришь, ди­тя мое! – уди­вил­ся рас­тро­ган­ный игу­мен, сми­рен­ный и доб­рый че­ло­век. – Как же так?» И на сле­ду­ю­щей не­де­ле, ко­гда в мо­на­стырь при­е­хал вла­ды­ка, этот по­слуш­ник стал иеро­мо­на­хом.

Ста­рец Па­и­сий за­вер­ша­ет рас­сказ об этом слу­чае, ко­то­рый дей­стви­тель­но имел ме­сто, та­ки­ми сло­ва­ми: «А ведь на Афо­не есть мо­на­хи, ко­то­рые до сих пор осуж­да­ют это­го бра­та, – об­суж­да­ют и ком­мен­ти­ру­ют его по­сту­пок!» Ка­кой ве­ли­кий греш­ник! А Бог смот­рел на не­го и ра­до­вал­ся, по­ка лю­ди во­круг ис­ку­ша­лись.

Нас сму­ща­ет доб­ро­де­тель ближ­не­го. Мо­жет быть, он ви­дит Бо­га и об­ща­ет­ся с Ним в мо­лит­ве, а мы, гля­дя на не­го, де­ла­ем свои вы­во­ды и го­во­рим раз­ные ве­щи. Ты не зна­ешь, как жи­вет дру­гой че­ло­век, не зна­ешь его ду­шу. Вот и не ис­ку­шай­ся, не ком­мен­ти­руй, не су­ди, а смот­ри на се­бя. Зна­ешь, как пре­крас­но ты за­жи­вешь то­гда?

При­ве­ду те­бе та­кой при­мер. До­пу­стим, те­бе не нра­вит­ся эта пе­ре­да­ча. Зна­ешь, меж­ду на­ми го­во­ря, мне она то­же не нра­вит­ся. Мне не нра­вят­ся раз­го­во­ры, ко­то­рые ве­дут­ся здесь. Мне ка­жет­ся, это не то, что хо­тел бы услы­шать Бог, что не­сет в се­бе смысл. И да­же ес­ли здесь есть смысл, то нет сми­ре­ния, по­то­му что эти сло­ва ис­хо­дят не от сми­рен­но­го серд­ца. Хо­ро­шо. Об этом зна­ет Бог, об этом знаю я. Не нра­вит­ся пе­ре­да­ча? Не ис­ку­шай­ся. Не пе­ре­жи­вай. Не осуж­дай, не обре­ме­няй свою ду­шу. Слу­шай что-ни­будь дру­гое.

Или, на­при­мер, ты при­хо­дишь на ка­кую-то бе­се­ду. Не нра­вит­ся? Не всту­пай в пре­ре­ка­ния. Ес­ли на этой бе­се­де ты услы­шишь что-то хо­ро­шее, что по­ка­жет­ся те­бе не ли­шен­ным смыс­ла, – возь­ми это и ухо­ди. Но не впа­дай в ис­ку­ше­ние! Не осуж­дай про се­бя, и са­мое глав­ное – не осуж­дай вслух. По­смот­ри: апо­сто­лы, уви­дев, что Хри­стос го­во­рит с жен­щи­ной, на­ча­ли не­до­уме­вать. Но они ни­че­го не ска­за­ли Иису­су, не об­суж­да­ли Его меж­ду со­бой и не ком­мен­ти­ро­ва­ли Его дей­ствия.

Ес­ли те­бе что-то не нра­вит­ся, от­пу­сти это. Не де­лай то, что не нра­вит­ся, не иди ту­да, где не нра­вит­ся. Ес­ли в ка­ком-то хра­ме ты силь­но ис­ку­ша­ешь­ся, иди в дру­гой храм. Не обре­ме­няй ду­шу гре­хом осуж­де­ния.

Мы хри­сти­а­не, но не при­над­ле­жим Хри­сту. То есть мы не хри­сти­а­не в серд­це сво­ем. Мы мно­го лет в Церк­ви, но у нас нет сми­ре­ния – та­ко­го, ка­кое бы­ло у это­го по­движ­ни­ка-иеро­ди­а­ко­на, или у стар­ца Пор­фи­рия. О чем рас­ска­зы­ва­ет нам жи­тие стар­ца? По­че­му мы чи­та­ем его? Что­бы за­гля­нуть в се­бя, или про­сто по­то­му, что это мод­но? «Я чи­тал стар­ца Па­и­сия!» Стар­цы – это не мо­да. Они мо­ли­лись до кро­ва­во­го по­та, что­бы се­го­дня мы мог­ли чи­тать об их по­дви­гах и, срав­ни­вая се­бя с ни­ми, в мол­ча­нии сми­рять­ся.

В жи­тии стар­ца Пор­фи­рия рас­ска­зы­ва­ет­ся, как од­на­жды на Кре­ще­ние он со­вер­шал во­до­свят­ный мо­ле­бен в Афи­нах и со­вер­шен­но слу­чай­но за­шел в пуб­лич­ный дом, не зная, что это за ме­сто. Там к не­му по­до­шла од­на из де­ву­шек и ска­за­ла: «Отец, зна­ешь, ку­да ты по­пал? На­вер­ное, ты уже по­жа­лел о том, что за­шел сю­да!» А ста­рец ска­зал ей в от­вет: «Ни­че­го, до­чень­ка, я окроп­лю и это ме­сто. Пусть и оно бу­дет освя­ще­но. Бог лю­бит вас!» Серд­це де­вуш­ки дрог­ну­ло, и она по­це­ло­ва­ла крест. И ста­рец ска­зал ей: «По­зо­ви и дру­гих де­ву­шек!» Она по­зва­ла. Не­ко­то­рые из них за­сме­я­лись, но, уви­дев во взгля­де стар­ца лю­бовь и Бо­жию бла­го­дать, уви­дев его сми­ре­ние, в бла­го­го­ве­нии за­мол­ча­ли. Позд­нее сам ста­рец Пор­фи­рий рас­ска­зы­вал: «Это ме­сто бы­ло на­пол­не­но греш­ны­ми, но стра­да­ю­щи­ми ду­ша­ми, ко­то­рые ис­пы­ты­ва­ли боль, ко­то­рые мно­гое по­ви­да­ли в жиз­ни. Эти де­вуш­ки за­пу­та­лись в се­тях дья­воль­ских стра­стей, но и их серд­ца же­ла­ли Ис­ти­ны, же­ла­ли Хри­ста. И они с бла­го­го­ве­ни­ем це­ло­ва­ли мою ру­ку».

А лю­ди на ули­це, уви­дев, что ста­рец за­шел в пуб­лич­ный дом, на­вер­ня­ка на­ча­ли ис­ку­шать­ся, и еще как! «Что он де­ла­ет? Как по­сле это­го его мож­но на­зы­вать свя­тым?»

Мне очень нра­вит­ся та­кая Цер­ковь, та­кой Бог, Ко­то­рый – Ис­ти­нен. Бог Ис­ти­нен не по­то­му, что я так счи­таю, а по­то­му, что Он Сам пред­стал пе­ред на­ми имен­но та­ким. Но мы не уче­ни­ки Бо­га, не уче­ни­ки Хри­ста. Мы дру­гие. Мы не мо­жем быть от­кры­ты­ми, доб­ры­ми и стро­ги­ми к са­мим се­бе, про­сты­ми и бес­страш­ны­ми. Мы трус­ли­вы, по­до­зри­тель­ны и бо­им­ся от­крыть­ся пе­ред людь­ми, по­то­му что не уве­ре­ны в том, что по­сту­па­ем пра­виль­но, ис­тин­но. Ведь ко­гда ты го­во­ришь о том, чем жи­вешь по-на­сто­я­ще­му, то не бо­ишь­ся. Те­бе не страш­но сбли­жать­ся с че­ло­ве­ком, раз­го­ва­ри­вать с ним, гля­дя ему в гла­за. Ко­гда то, во что ве­ришь, го­рит ог­нем в тво­ем серд­це, то ты мо­жешь вос­пла­ме­нить и серд­ца дру­гих лю­дей, не бо­ясь, что они при­чи­нят те­бе вред.

У нас две край­но­сти. Или мы пол­но­стью рас­слаб­ле­ны и де­ла­ем то, че­го де­лать не сле­ду­ет (по­то­му что в рас­слаб­лен­ном со­сто­я­нии че­ло­век лег­ко впа­да­ет в раз­лич­ные ис­ку­ше­ния), или мы стро­ги к окру­жа­ю­щим и по­сто­ян­но осуж­да­ем дру­гих лю­дей.

Нет ба­лан­са. Мы или сла­бы ду­хов­но (на­чи­ная об­щать­ся с людь­ми, ко­то­рые жи­вут во гре­хе, че­ло­век го­во­рит се­бе: «Ни­че­го не бу­дет! Я спо­кой­но мо­гу го­во­рить и дру­жить с ни­ми»), или, на­обо­рот, мы та­ко­го вы­со­ко­го мне­ния о се­бе, что счи­та­ем се­бя иде­аль­ны­ми и при этом по­сто­ян­но су­дим дру­гих лю­дей.

Нам не хва­та­ет внут­рен­не­го рав­но­ве­сия. Я смот­рю на се­бя и ви­жу это. Моя ве­ра не сба­лан­си­ро­ва­на. Сба­лан­си­ро­ван­ное хри­сти­ан­ство – стро­гое и од­но­вре­мен­но уют­но-род­ное; ас­ке­тич­ное и сво­бод­ное; это сле­зы (внут­ри ме­ня, в мо­ей ду­ше, мо­ей ке­лье, мо­ем до­ме), но это и ра­дость. Ко­гда я раз­го­ва­ри­ваю с людь­ми – мо­ло­ды­ми людь­ми, мо­ло­ды­ми се­мей­ны­ми па­ра­ми, – я не имею пра­ва го­во­рить им о жал­ком, убо­гом хри­сти­ан­стве. Хри­стос дал нам на­сто­я­щее хри­сти­ан­ство. И на­де­юсь, кар­ти­на на­ше­го внут­рен­не­го ми­ра про­яс­нит­ся. Бу­дем мо­лить­ся: «Гос­по­ди, по­ка­жи нам, Кто Ты есть, и по­ка­жи, кто мы. Да­руй нам по­ка­я­ние, ко­то­рое при­ве­дет к рав­но­ве­сию наш внут­рен­ний мир». От по­ка­я­ния – к ду­шев­но­му рав­но­ве­сию.

Бу­дем мо­лить­ся, что­бы Бог, ко­то­рый есть Ис­ти­на и ко­то­рый мо­жет смяг­чить лю­бое серд­це, да­ро­вал нам со­зер­ца­ние – ис­тин­ное со­зер­ца­ние Сво­е­го Ли­ка. И то­гда мы об­ре­тем по­кой, сми­рим­ся и не бу­дем ис­ку­шать­ся, а бу­дем лю­бить всех во­круг, при­бли­жая их к се­бе так, как это­го хо­чет Бог – так, как ес­ли бы мы бы­ли Его ру­ка­ми, Его сло­ва­ми, Его уста­ми и Его при­сут­стви­ем в со­вре­мен­ном не­про­стом ми­ре.

Пе­ре­вод Ели­за­ве­ты Те­рен­тье­вой

Источник: pravmir.ru