Григорий Шеянов. Священномученик Петр: Путь к Голгофе

Священномученик Петр, архиепископ Воронежский (1929), память которого Церковь совершает 7 февраля, входит в Собор Липецких святых.

Шла осень 1926 года. Много дел было у Евгения Александровича Тучкова, начальника секретного отделения ОГПУ «по борьбе с православной церковью, конфессиями и сектами». Выдалась передышка в трудах по раздроблению православной Церкви – настало время «работать» с сектантами. Да и рутины всякой хватало...

Проведение съезда обновленцев, стремительно теряющих авторитет и паству; адресная работа с «тихоновцами», норовящими поднять голову несмотря на нелегальное положение своей Церкви в стране советов. На днях, например, пришлось отправить телеграмму в Воронеж – вызвать к себе на ковер тамошнего преосвященного, не дающего спокойной жизни местным обновленцам…

А у себя дома после работы – любой человек, даже секретный и важный, может спокойно отдохнуть от будничных трудов. Каково же было удивление Тучкова, когда на порог его московской квартиры явились двое воронежских рабочих, и уверенным тоном попросили объяснить причину вызова в Москву их архиепископа. Говорят, Тучков был крайне разгневан; в резких выражениях он предложил непрошеным гостям прийти на другой день к нему в ОГПУ. Уж там в его арсенале нашлось бы кое-что посильнее крика и угроз!

Но вместо ОГПУ двое ходоков отправились на проходившую в те дни XV Всесоюзную партийную конференцию, где отыскали председателя Воронежского исполкома и попросили его заступиться за земляка-архиерея. А на одном из ближайших заседаний конференции была зачитана необычная телеграмма:

По залу прокатился гул, раздались выкрики. Не могут советские рабочие сознательно хлопотать за «тихоновского» архиепископа! Если трудящиеся заступаются за классового врага – значит, кто-то злонамеренно вводит их в заблуждение; нужно выявить и вырвать с корнем чужеродный элемент.

Впрочем, переход к решительным действиям пришлось отсрочить ради соблюдения некоторых ритуалов народовластия. Делегаты всесоюзной конференции «с чувством глубокого удивления и недоумения» пишут открытое письмо воронежскому пролетариату.

В ответ на письмо созывается «широкая конференция рабочих» в Воронеже, которая принимает резолюцию: «Исключить девять человек, подписавших телеграмму, из профсоюзов и удалить их с производства. Обсудить вопрос об их деятельности и предать суду. Провести показательный процесс!.. И наконец...

... Немедленно арестовать архиепископа Петра Зверева

Владыка был задержан и отправлен поездом в Москву. В момент отправки железнодорожный вокзал Воронежа оцепили во избежание волнений, по городу выставили полицейские заслоны. Московский следователь внимательно искал состав преступления в деятельности владыки Петра на Воронежской кафедре. Составленное им обвинительное заключение рисовало фантастическую по тем временам картину народной поддержки архиепископа:

«Подъем церковнического активизма совпал с приездом в город Воронеж Петра Зверева... Имя Зверева послужило флагом при выступлениях воронежских черносотенцев. Выступавшие добивались для него всяческих гарантий и исключительных правовых положений… Выступления, начавшись с хождения по разным учреждениям и представителям власти отдельных ходоков, вскоре сменились многочисленными депутациями… Через некоторое время шествия этих депутаций начали принимать характер своеобразных демонстраций, причем участие в последних принимали уже не только церковники, но и прочие граждане города Воронежа...»

В апреле 1927 года архиепископ Петр был приговорен к 10 годам заключения в Соловецком лагере. Фактически это было равносильно смертному приговору.

Архипастырь

Владыка Петр был хиротонисан во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии, в феврале 1919 года – заняв место расстрелянного большевиками священномученика Лаврентия (Князева). Поселившись в Нижегородском Печерском монастыре, он ввел там точное уставное богослужение и общенародное пение (которое считал «одним из могучих средств против сектантства, религиозного индифферентизма и неверия»). Владыка много служил, раздельно и громко произнося каждое слово; архиерейское всенощное бдение обычно длилось 6-7 часов. Несмотря на большую продолжительность и самое простое пение, богослужения епископа Петра собирали полные храмы прихожан (и особенно молодежи).

Преосвященный Петр организовал в монастыре обучение Закону Божию и сам преподавал его детям, общаясь с ними очень просто и непринужденно. Высокорослый худой епископ с длинными, никогда не стриженными русыми волосами и ясными голубыми глазами, так рассказывал детям о вреде вспыльчивости: «В детстве я был очень толстый и пухлый, и взрослые любили меня тискать, а я этого не любил и вел себя соответственно. И вот вижу сон. Сидит за столом Спаситель в синей и красной одежде и держит меня на руках. А под столом – страшная собака. Спаситель берет мою руку и протягивает под стол собаке со словами: "Ешь ее, она дерется". Я проснулся, и с тех пор уже никогда не дрался, а во всем старался себя сдерживать, не сердиться и не делать ничего дурного».

Владыка Петр много служил в селах своего викариатства, особенно часто – в Сормово (тогда еще не входившем в черту города, но уже являвшемся крупнейшим промышленным центром региона). Арест епископа в мае 1921 года вызвал забастовку сормовских рабочих.

Владыку обвинили в «разжигании религиозного фанатизма» и более полугода продержали тюрьмах Москвы и Петербурга.

Выйдя на свободу, он был назначен епископом Старицким, викарием Тверской епархии. Правящий архиерей не проживал в Твери, и епископ Петр фактически управлял епархией в 1922 году, во время кампании изъятия церковных ценностей и захвата церковной власти обновленцами. Священников, признававших обновленческое ВЦУ, владыка стал запрещать в служении; затем он написал обращение к тверской пастве, обличающее суть обновленческого движения.

Не прослужив и года, владыка Петр был вновь арестован. На допросах он говорил о своей лояльности рабоче-крестьянской власти, отрицал обвинения в распространении антиобновленческого воззвания. «Обновленческое движение считаю необходимым в Церкви, – говорил епископ следователю – но в рамках неприкосновенности догматов». Весте с другими арестованными владыку отправили в Москву; в сопроводительном письме следователь так описал характер епископа Петра: «тактичность, выдержанность и страшная осторожность». Владыка был приговорен к двухлетней ссылке в Туркестан.

Я с вами, чекистами, разговаривать больше не буду

Летом 1925 года, спустя несколько месяцев после своего освобождения, епископ Петр был направлен в помощь 84-летнему Воронежскому митрополиту Владимиру. Но уже через 4 месяца ОГПУ вызвало епископа в Москву. В январе следующего года он вновь появляется в Воронеже на похоронах старца-митрополита – и тогда многолюдное отпевание почившего неожиданно переросло во всенародное избрание его преемника.

Спустя два дня после похорон преосвященному Петру было вручено «заявление уполномоченных православных приходов Воронежской епархии». Заявление гласило: «…на основании Декрета об отделении Церкви от государства, коим всем верующим предоставляется право свободного и добровольного выбора служителей и руководителей религиозных культов, мы… просим Вас занять вакантную ныне кафедру архиепископа Воронежского и Задонского». Далее текст заявления делал неожиданный смысловой поворот и выдвигал епископу два «необходимых условия» для занятия Воронежской кафедры: «не участвовать… во всех новых религиозных группировках» и «относиться искренне, лояльно к нашей советской власти, так как 99% православных – трудящиеся». «По принятии Вами предложенных нами условий, – продолжали «уполномоченные» – мы, по требованию всех православных коллективов епархии, все поголовно, единодушно даем поручительство перед нашей советской властью… о Вашей полнейшей политической благонадежности».

Несомненно, канцелярский стиль и юридизм этого необычного документа был адресован не столько владыке Петру, сколько органам «нашей советской власти», формально обязанной прислушиваться к инициативам трудящихся. Очевидно и то, что «заявление» было составлено в единомыслии с самим епископом, сразу давшим на него письменный ответ: «…не дерзаю отказываться и изъявляю свое полное согласие на занятие Воронежской кафедры; что же касается предложенных мне условий, то нахожу их совершенно соответствующими моим убеждениям и моему настроению». Заместитель патриаршего местоблюстителя митрополит Сергий признал избрание воронежской паствой преосвященного Петра и возвел его в сан архиепископа.

Некоторые воронежские клирики были недовольны большой длительностью богослужений нового архиепископа и позволяли себе уйти из церкви прежде окончания архиерейской службы. Но простой народ очень полюбил владыку Петра – блестящего проповедника, ревнителя церковного устава и трудолюбивого пастыря. Началось возвращение обновленческих приходов в патриаршую Церковь.

В местный исполком потекли делегации православных рабочих с требованием официальной регистрации архиепископа и епархиальных структур, верующие крестьяне шли с просьбами разрешить архиерею поездки по епархии. И то и другое было невозможно – в то время вся патриаршая Церковь не имела государственной регистрации. ОГПУ потребовало от владыки Петра повлиять на трудящихся, с тем чтобы они прекратили посылать делегации в исполком.

Осенью состоялся допрос архиепископа в отделении милиции – и сразу под окнами отделения собралось несколько сотен горожан, потребовавших присутствия представителей рабочих на допросе и гарантий личной свободы владыки. Снова органы народной власти просили архиепископа успокоить народ. Наконец, владыку пригласили в ОГПУ и показали телеграмму, согласно которой он вызывался в Москву к Тучкову. Почуяв неладное, верующие рабочие решили хлопотать об отсрочке этой поездки и послать ходоков в Москву. Архиепископа повторно вызвали в ОГПУ по поводу невыполненного распоряжения Тучкова. Но на этот раз услышали необычный ответ: «Вы сами идете против народа, сами раздражаете его и волнуете; я с вами, чекистами, разговаривать больше не буду, разговаривайте сами с народом». Развязка стала неизбежной.

«Любовь же к вам и разлучила нас»

Шли месяцы и годы соловецкого заключения, тянулась лагерная работа – то сторожем, то счетоводом. Но и в лагере владыка прежде всего оставался архипастырем. «Я же кровно соединен со своей паствой и не могу не молиться за нее и не беспокоиться о ее благополучии, мире, здравии, спасении» – писал архиепископ в одном из многочисленных писем воронежским духовным чадам.

«Если я стал дорог и близок вам от того, что много вы страдали за меня, то что сказать мне о том, как вы все мне дороги и близки, когда я и страдал, и страдаю за вас всех, да вы спасены будете, но я не унываю и за все Господа благодарю, хотя и не знаю, увижу ли вас... Да будет воля Господня!»

«…мне не придется доказывать мои чувства, ибо вы все хорошо знаете, что переживал и переживаю я ради вашего истинного и вечного благополучия. По любви к вам я и ехал к вам, зная точно, что предстоит мне, любовь же к вам ко всем и разлучила нас, дав вам возможность своими заботами и попечениями соучаствовать мне в настоящем положении. Но зная расположение ко мне и любовь многих, я не обольщал себя мыслью о любви хотя бы большинства. Но я всех люблю, и о всех скорблю, и всем желаю полного благополучия и духовного, и душевного, и просто телесного».

«Нынешний раз как-то особенно грустно и скорбно я встретил и провожу праздники, как никогда раньше, – ведь шестые праздники провожу вне дома, не с теми, с кем бы желалось. Но все это решительно надо терпеть. Ну что делать? Не так живи, как хочется, а как Бог велит».

«Поздравляю… всех с праздником Сретения Господня и молитвенно желаю всем здравия, спасения и всяких милостей Божиих. В этот день исполнится уже десять лет со дня моей хиротонии, а потому в этот день прошу особенно помолиться за меня, да сотворит Господь со мною Свою милость, да дарует мне еще послужить святой Церкви терпением, перенесением безропотным всех скорбей и напастей, покорностью воле Божией, смирением, любовью к ближним, наипаче к моей пастве, и молитвами за нее. А если Бог пошлет по мою душу, то и смертью вдали от близких сердцу».

В наступивший праздник Сретения близким пришлось молиться о упокоении души новопреставленного архиепископа Петра.

Голгофа

Когда-то очень давно в Соловецкий монастырь был сослан духовник Петра Первого, заподозренный в симпатиях к духовенству, сопротивлявшемуся нововведениям царя-реформатора. Справедливость этих подозрений не имела большого значения; Россия, скрипя оглоблями, сворачивала на длинный путь строительства Империи, большое дело было важнее маленькой человеческой судьбы. Но бывший московский священник, когда-то замеченный самим государем за благочестие и молитвенность, радостно принял монашеский постриг с именем Иов и стяжал многие духовные дарования.

Спустя годы он удостоился явления Пресвятой Богородицы у подножия крутой лесистой горы на острове Анзер Соловецкого архипелага – и услышал повеление Царицы Небесной: «Сия гора наречется вторая Голгофа, на ней будет церковь Распятия Сына Моего и Господа и устроится скит для вселения иноков и тебя…». Престарелый Иов, уже постриженный в схиму с именем Иисус, приступил к строительству. Сто с лишним лет спустя, на вершине анзерской Голгофы была возведена красивая каменная церковь Распятия Господня.

Старая деревянная церковь, построенная под руководством преподобного Иова, была перенесена с вершины горы к ее подножию и переосвящена в память Воскресения Христова. В скиту размеренно текла монашеская жизнь, и почти забылось малопонятное предсказание Богородицы о том, что на этой горе обретет вечный покой великое множество христиан.

Прошло еще столетие. Зимой 1928-1929 гг., в разгар эпидемии тифа в Соловецком лагере, уединенный Голгофо-Распятский скит был переоборудован под стационар медчасти. В стены церкви Распятия Христова свозили тифозных больных – не столько для лечения, сколько для изоляции от здоровых людей. «Картина… была ужасна, – вспоминал очевидец – название Голгофы вполне оправдывалось. В тесных помещениях, битком набитых людьми, стоял такой спертый воздух, что само пребывание в нем... казалось смертельным... Истощенные люди... скелеты, обтянутые кожей, голыми, шатаясь, выбегали из часовни к проруби, чтобы зачерпнуть воды в банку из-под консервов. Были случаи, когда, наклонившись, они умирали...». Логика вопиющих камней, подтолкнувшая лагерное начальство устроить это место страданий в церкви Распятия Господня – подсказала приспособить древнюю церковь Христова Воскресения под морг.

Архиепископ Петр заболел тифом в январе 1929 года. Он скончался через две недели пребывания в голгофской «больнице», 7 февраля. В день смерти владыка попросил обтереть свое тело губкой и переодеть в длинную рубаху, в которой когда-то принимал монашеский постриг.

Вечером он несколько раз написал на стене карандашом: «Жить я больше не хочу, меня Господь к Себе призывает»; последняя фраза осталась недописанной.

Тело владыки бросили в большую общую могилу, но заключенное духовенство добилось разрешения перезахоронить его напротив алтаря Воскресенского храма.

На могиле поставили крест, однако уже весной, по распоряжению лагерной администрации, все поклонные и могильные кресты были распилены на дрова. Соловки остались без крестов.

Лишь на вершине Голгофы спустя десятилетия запустения, рядом с разрушающимся храмом Распятия выросла береза в форме креста.

По материалам:
Я всех люблю и о всех скорблю. Житие священномученика Петра (Зверева), архиепископа Воронежского. 1876-1929. Монахиня Еликонида (Кушлик).

Во отоце океана моря... Путеводитель по Соловецкой обители и ее скитам.

Источник: pravmir.ru